Нам выбор дан...
Как много нас в России – дураков,
готовых по призыву к урнам бегать!
Объявлен день, – и каждый вновь готов
всю безнадёжность выбора изведать.
А выбор меж ужасным и плохим:
тот – уголовник, этот – лишь пройдоха.
Голосовать порыв неистребим.
Потом лишь час придёт рыдать и охать.
Возьмут мандат, а далее – слова
и жалкие, копейки в три, подачки.
Карман распух и кругом – голова?
Вам соли продадут на них полпачки.
Быть может, чересчур суров в стихах,
и честные – не редкость у «кормила»?
Кого из них в вас образ не зачах?
Кого власть в счёт убогих не кормила?
Так нет ещё – смастырили закон:
нельзя всех в списке вымарать чертою.
Изгоем будешь явлен, а потом
склонён повинной будешь головою.
Ко власти вдруг попёрла молодёжь!
Здесь «Наши», «Ваши», «Их» и чьи ещё там?
Лишь в птицеводстве – массовый падёж,
В политике младых – уже без счёта.
В палате щиплют корпию гуртом,
в сухую глину все деревья тычут,
под камеру вещают влажным ртом.
Бодры, не унывают и не хнычут.
От «лэйблов» – рябь в глазах, в коленях – дрожь.
Футболки и бейсболки – от Кардэна.
Витийствуют, – их лучше ты не трожь!
Без камеры вонзят под дых колено.
А завтра водрузятся в «Мерседес»,
по тихим кабинетам разбредутся...
Вот интересно, всем ли хватит мест?
Иль всё же обделённые найдутся?
Иные в депутатах – прорву лет!
О чём в дипломах запись, уж забыли.
Тот инженером был, врачом – сосед,
а этого на ринге крепко били.
Хоть кто-нибудь вернулся на завод,
возглавил отделение в роддоме?
«Важняк угровский» вновь дела ведёт?..
Аграрий рожь растит в широком поле?..
Вот астму лечат, диабет и СПИД,
и даже в онкологии успехи.
Бациллу «депутатства» не сразит
луч лазера. Толсты её доспехи.
Но день объявлен. Надо выбирать.
Опять поверить обещаньям, лицам?
О, как не хочется им шанс давать!
О, как же тянется рука молиться!
наверх
Седые дети героев войны
А память о войне той не уходит...
Она по-прежнему в душе болит.
Со мной по пепелищам хладным бродит,
хоть не был я в огне тогда убит.
Я даже не был ранен на рассвете:
рождён был только восемь лет спустя.
Отцов-героев мы – седые дети.
Мы опоздали на войну. Хотя
мы столько помним о войне «чужого»,
как будто сами защищали дзот,
как будто в нас той ночью в полвторого
дубасил аккуратно миномёт.
По фильмам, по стихам и по рассказам
мы помним каждый день большой войны.
В атаку не бежали мы ни разу
и крошки не тащили из сумы.
В горячечном бреду на койке в зале
Бинты мы не срывали с другом в кровь.
И медсестре не мы слова сказали
про подвиг, про войну и про любовь.
За Родину, за Сталина, за маму,
которая осталась там, в тылу,
отцы сполна отмстили басурману,
друзей и братьев потеряв в дыму.
Вернувшимся с войны мы просто дети.
Уже седые, но бодры, стройны.
Отцов уж нет. За память мы в ответе.
За Честь и Независимость страны.
наверх
Джуца
На не совсем далёком горизонте
Джуца заледенела в синей выси.
Сама себя, что бел-Эльбрус, возвысив,
Командует, как генерал на фронте.
Ну что же, коль всего чуть больше тыщи,
И ледники не стелются по склонам?
Ведь силуэт подобный раз лишь сыщешь.
И мнит себя Джуца... эльбрусским клоном!
В июльский полдень вы по склону лезли?
Траву хватали жадными перстами?
Здесь позабудешь все свои болезни.
Ты – дзюдоист! Ты – воин на татами!
Зато обрящешь гордость на вершинах,
Побегаешь меж ними вертопрахом,
Измеришь высоту иным аршином,
В восторге снимешь мокрую рубаху.
Увидишь «со спины» жильё людское.
Седой красавец стал здесь явно ближе!
И взгляд вонзишь в высочество такое,
Где жавронок вдруг песнь свою нанижет!
наверх
Эльбрус. Канатка.
Белые тучи над белым же снегом...
Воздух летучий всё время мне в грудь.
Я здесь бывал ведь, а мнится мне – не был...
Вон из души вся бесцветная муть!
Лава застывшая – в скалах и в россыпь -
В длинных отрогах по склонам лежит.
Кажется чёрною пемзой на ощупь.
Чуть подогреть, – и опять побежит?!
Хочется плыть, всё ногами болтая!
Хочется крикнуть в восторге и петь!
Граждане мимо меня пролетают.
Лица... спокойны!.. И это терпеть?!
Взором Эльбрус был давно уж усвоен.
Кажется, даже не слишком велик...
Он элегантен, опрятен и строен.
Как же красив этот гордый старик!
Ближние гряды, вершины, уступы
Мужа неробкого страстно влекут.
И убежав от тепла и уюта,
Соль бытия он вкусит только тут.
Небо вдруг вас поразит синевою:
В воздухе явно сплошной кислород.
Кто-то шутя это чудо устроил,
Чтобы развлечь наш серьёзный народ.
Нет, не седой он, а кипенно-белый.
Тих и спокоен, таинствен, молчит.
Бог намекнёт, – озадачится делом:
Минги проснётся, вздохнёт, заурчит!..
Мы в двух шагах от горы обитаем.
Луч лишь в окно, – и она не вдали!
Белая «М» нам рисуется раем
В той стороне, где живут журавли...
наверх
Март
Машук неприбранный, нечёсанный...
Зелёный мох и голый куст.
Холодными мы трёмся нОсами...
Или носАми? Слышен хруст.
А вот Провал Остапа Бендера
И чистый сероводород.
В стене напротив в нише маленькой
Христос который год живёт.
Вот парк «Цветник», салон Гукасова
И похудевший гордый мэтр.
Стоим с тобой вдвоём анфасово
На фоне плавных серых черт.
Турецкий кофе, столик с лампою,
А за окном – нежданный снег!
Твои глаза, твой голос бархатный
И из груди – шуршащий смех.
Я сам не свой, какой-то бешеный...
Ну, просто тянет целовать!
Давай не будем чувства взвешивать?
Ведь я хочу их отдавать.
наверх
