Екатерина Соснина - Вступительный очерк
к книге "ФРАНЦУЗЫ НА КАВКАЗЕ"

«Кавказ! Название, которое рождает в уме столько мыслей, столько исторических воспоминаний, с которыми связаны самые невероятные верования. Кавказ! Здесь историки возвращаются к первым годам сотворения мира, к первобытным племенам, послужившим началом таким великим нациям. К нему относится все беспредельное, поэтическое из тех эпох, которые мы можем рассматривать только сквозь причудливую вуаль античности и особенно воображения».

Так писала о Кавказском крае французская путешественница Адель Оммер де Гелль, побывавшая на Кавказе, на Юге России в 40‑х годах XX в.

Кавказ открывали миру ещё древнегреческие географы и путешественники. В античные времена здесь зарождается ранняя исследовательская традиция. На первых порах это ещё была «история богов и людей». Но со временем невероятные сказания о далёкой загадочной стране подвергаются критическому осмыслению, история начинает отделяться от мифа. Не останавливаясь подробно на Кавказской Одиссее Геродота, Страбона, Птолемея и Плиния, рассказывая о поездках в этот край более поздних (начиная с XIII в.) искателей приключений, мы так или иначе касаемся их свидетельств, сравниваем их с текстами последующих путешественников. Правда, ранние свидетельства не содержат никаких изобразительных материалов по Кавказу. Как правило, не содержат их и описания этого края, сделанные итальянцами, появившимися здесь в связи с возникновением на Черноморском побережье итальянских колоний: Барбаро, Интериано, Контарини (1436–1452, 1450, 1473). Сравнительно скромное место как «путешественник по Кавказу» занимает Марко Поло (ок. 1295), рассказывающий об Армении, где он бывал сам, и о Грузии, о которой повествует с чужих слов.

Для данного издания мы выбрали лишь наиболее яркие, подкреплённые письменными и изобразительными свидетельствами, путешествия по Кавказу. Причём Кавказ понимается нами не только как географический термин, но и как некоторое культурно-историческое целое. То же самое следует сказать и о терминах «Европа» и «европейский». В данном случае под этими терминами следует понимать тот культурно-исторический комплекс, который сложился после распада западно-римской империи в Западной Европе и в который постепенно влилась и Восточная Европа, главным образом, в лице России.

Таким образом, настоящая работа не претендует на исчерпывающую полноту: ни в смысле перечня вошедших в неё путешественников, ни в смысле сообщаемых о них сведений. Одним из основных критериев нашего обращения к тому или иному имени служила, безусловно, доступность для нас материалов: письменных и изобразительных источников о путешествиях по Кавказу. Многие изобразительные и текстовые материалы собирались нами в российских и зарубежных архивах и музеях. Большой пласт исторически ценных источников был предоставлен Кабинетом эстампов Национальной библиотеки Франции. Многие из этих материалов публикуются в данном издании впервые.

Известия и сообщения путешественников — ценный и содержательный источник, при условии его использования в полном объёме и при строго критическом к нему отношении. Следует учитывать, в каком виде дошло до нас сообщение того или иного автора; сообщает ли он только то, что наблюдал сам, или заимствует что-либо из других источников; составлено ли сообщение самим путешественником или с его слов кем-нибудь другим; когда создавался тот или иной труд — во время самого путешествия или позднее; не был ли он искажён в последующих изданиях.

Итак, о каких же путешественниках по Кавказу пойдёт речь в этой книге? Что вообще мы понимаем под словами «путешествие» и «путешественник»? В словаре В.И. Даля на слово «путешествие» даётся такое объяснение: «странствование по чужим местам». Конечно, характеристика Северного Кавказа каждого исторического периода практически всегда зависит от субъективной позиции автора. Но всегда нам интересен этот взгляд «со стороны», открывающий новую, неизведанную землю. Все путешествия — будь то католические или торговые миссии, научные экспедиции или географические открытия, военные походы или разведывательные поездки, не являются чем-то совершенно разрозненным. В разное время различные путешественники обращались к одним и тем же кавказским реалиям, и эти реалии, благодаря их свидетельствам, предстают перед нами в исторической динамике.

Необходимо также пояснить, что именно мы понимаем под определением «франкоязычные авторы». В контексте данной работы это понятие рассматривается как некий цивилизационный феномен, наделённый специфическими чертами. Он вписывается в интеграционную периодизацию всемирной истории, предложенную исследовательской группой кавказских ученых {1}. Рассмотрение этого феномена также отвечает нашему стремлению использовать в данной работе цивилизационный подход. К франкоязычным авторам, изучавшим Кавказ, могут быть отнесены и французы, и поляки, и венгры. Но этот «интернационал» объединил авторов, которые не только писали, но и думали по-французски. Это сообщество франкоязычных авторов возникло в связи с большим культурным влиянием Франции на окружающие народы и было формой их интеллектуальной интеграции в европейскую цивилизацию (через «французскую дверь»).

С XIII в., в связи с развитием в Западной Европе торгового обмена и началом накопления торгового капитала, начинаются первые европейские путешествия на Восток, некоторые из них (Рубрук) захватили и Кавказ. С середины XV в. путешествия европейцев на Кавказ и через Кавказ значительно учащаются, что было связано со смещением торговых мировых путей в это время. На Восток теперь отправлялись через Кавказ. А Кавказ для западноевропейских путешественников тоже был своеобразной картинкой Востока.

Деятельными пособниками проникновения в Персию и на Кавказ западноевропейского экономического и политического влияния в XVII в. стали католические миссии. Представители этих миссий, как правило, подолгу оставались на кавказских землях и собрали здесь много интереснейших сведений.

Наконец, с наступлением на Кавказ Московского государства в XVI–XVII вв. сюда стали совершаться поездки с разведывательными целями. С древнейших времен на Русь поступала многочисленная и разносторонняя информация о Кавказе. Её поток резко увеличился после присоединения Астрахани к Московскому государству в 1556 г. и основания в низовьях Терека русской крепости Терки в 1567 г. В Московию стали поступать донесения терских и астраханских, кумыкских, грузинских и других послов, а также статейные списки московских послов в Кахетию, Имеретию, Мингрелию и Персию. «Книга Большому чертежу», составленная к 1626 г., содержит не более одной трети названий географических пунктов, рек, гор и областей Кавказа. В целом документы допетровской эпохи представляли собой разрозненные сведения о Кавказе. Изучение Кавказа началось во времена Петра I, ещё до организации Петербургской академии наук (экспедиция Г. Шобера, Ф.И. Соймонова). Можно сказать, что изучение Северного Кавказа русской наукой началось в ХVIII в. трудами Г. Шобера и И.Г. Гербера и объяснялось включением этого региона в сферу внешнеполитических интересов Российского государства.

Ко второй четверти ХVIII в. в России уже была подготовлена база для возникновения систематичного изучения Кавказа. Начало ему было положено в 1726 г. одним из первых членов Петербургской Академии наук Готлибом Зигфридом Байером (1694–1738). Кавказоведческих тем касался и М.В. Ломоносов (1712–1765). До второй половины ХVIII в. кавказоведением в России занимались в основном лица, не состоявшие на службе в Академии наук: офицер И.Г. Гербер, врач И.Я. Лерх, проживавший в Москве грузинский царевич Вахушти Багратиони и др. Вторая половина ХVIII в. ознаменовалась выдающимися успехами кавказоведения в Петербургской Академии наук. Знаменитые академические экспедиции И.А. Гюльденштедта, С.Г. Гмелина, И.П. Фалька, П.С. Палласа позволили собрать богатые и разносторонние материалы, вошедшие затем в капитальные труды и ряд статей о географии, экономике, политическом устройстве, истории, этнографии народов Северного Кавказа. Этот материал по кавказоведению дополнялся впоследствии не только учёными, но и трудами других, не связанных с Академией авторов, внесших в ХVIII–ХIХ вв. немалый вклад во всестороннее познание Кавказа.

Параллельно шло изучение Кавказа и европейцами. Из всех групп западноевропейского торгового капитала наибольшим влиянием на Ближнем Востоке пользовался французский. Поэтому неудивительно, что начиная с ХVIII в. сюда направляется целый ряд французских путешественников. Возвращаясь из поездок, многие из них старались всем увиденным поделиться с читателем, так как описание путешествий было в начале XIX века одним из любимых чтений. Так возникает целый пласт литературы путешествий, который сегодня успешно изучается мировыми как историческими, так и литературоведческими школами.

Описания путешествий часто дополнялись изобразительными материалами, с этой целью в поездки по Кавказу приглашались художники-профессионалы. «Живописные путешествия» не просто дополняют сведения авторов, совершивших экспедиции по этому краю, они требуют самостоятельного исследования.

Понятие «живописного путешествия» как поиска культурных ценностей и эстетического удовольствия возникло в Европе в XVIII веке {2}. Благодаря таким книжным фолиантам как «Путешествие по Неаполю и Сицилии» аббата Сен-Нона, «Живописное путешествие по Греции» Шуазеля-Гуфье и «Живописное путешествие по островам Сицилии, Мальты и Либерии» Уэля I происходило открытие памятников Античности и вместе с этим пополнение багажа артефактов классицизма. В европейском искусствознании французский термин «voyage pittoresque» функционирует в основном применительно к графическому наследию, оставленному эпохой плодотворного сотрудничества коллекционеров древнего искусства с художниками эпохи Просвещения. В России практика подобных «путешествий» была направлена на освещение локальных отечественных достопримечательностей и по сравнению с европейской традицией носила более литературный характер.

Первой книгой в России, отвечающей основным характерным чертам европейского «живописного путешествия», можно считать книгу П.С. Палласа «Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского Государства в 1793–1794 годах», изданную по заказу Императорской Академии наук. Так и не появившаяся на русском языке, она, тем не менее, была доступна для чтения русскому образованному читателю в парижском и лейп­цигском вариантах, что подтверждается их наличием в Российской национальной библиотеке и Российской государственной библиотеке (им. В.И. Ленина). Издание демонстрировало пример изысканного подхода к научной книге. Специфика научного текста диктовала сухой, протокольно-точный характер гравюр, однако в данном издании они впервые появились в виде живописно исполненных иллюстраций, созданных немецким художником Х.-Г. Гейслером (1770–1844). В такой форме соседства «научных изысканий» Палласа и видовых и «костюмных» работ Гейслера русский читатель мог почувствовать форму свободного передвижения от одной прекрасной южной долины к другой, от одного народного типажа к другому. Гравюрные развороты создавали некие паузы в тексте, но, как и в европейской книге «живописного путешест­вия», четко были соотнесены с текстом, имея указания на соответствующий рисункам текст. Гейслер фиксирует только те вербально описанные Палласом места и народы, в которых есть, с одной стороны, необходимость, а с другой стороны, привлекательность с точки зрения настоящих «путешественников», ищущих живописных красот.

Совмещение научного и «живописного» описаний в книге стало основной характеристикой «живописного путешествия» на этапе становления этого жанра. Осознание необходимо­сти визуального ряда, своего рода «вещественного доказательства» увиденного путешественниками, делало фигуру «натуралиста» или «рисовальщика» (как называли тогда художника, приставленного к экспедиции) одной из ключевых, наряду с чертежниками, геодезистами, биологами, зоологами. Накопив огромный изобразительный материал в ходе экспедиции, многие художники в дальнейшем издавали авторские альбомы впечатлений на темы жизни представителей разных национальных культур либо их «культурного ландшафта».

К таким альбомам можно отнести, например, «Живописное путешествие от Москвы до Китайской границы А.В. Мартынова» (СПб.,1819). Книга коллекционера и дипломата П.П. Свиньина «Картины России и быт разноплеменных народов» (СПб., 1839) стала типичным проявлением мемуарного подхода к жанру «живописного путешествия». Изданный не в виде альбома, а в обычном переплете, данный проект включал 42 авторских офорта. Книга интерпретировала «путешествие», прежде всего, как образовательную, почти туристическую поездку частного человека и его опыт изучения истории Отечества. Не придерживаясь практически никакого алгоритма повествования, Свиньин сочетает исторические очерки о городах («Владимир», «Кострома», «Галич», «Одесса», «Древние Булгары», «Инкерман») с просто жанровыми литературными зарисовками («Посиделки», «Воронежские мещане»).

Таким образом, появление русской графики «живописных путешествий» в разных контекстах, как в научном, так и художественно-литературном, говорит о текучести и многообразии форм данного жанра. Как бы ни были размыты его границы, он, тем не менее, существовал.

Что касается европейской гравюры на русские темы, обычно на ней были представлены уличные торговцы или представители тех или иных народов страны. Одиночные фигуры в национальных одеждах, снабжённые атрибутами, характеризующими их занятия, были расположены на сравнительно нейтральном фоне. Такими были, например, рисунки Ж.-Б. Лепренса, который в 1760–1770‑х годах создавал костюмные изображения. И хотя кавказская тема не прослеживается в работах Лепренса, мы не можем не вспомнить это имя, так как именно с него начинается «живописное изучение» России. Стойкий интерес к русской теме, высокий художественный уровень рисунков сделали Лепренса основоположником формы русских изображений «костюмного рода». Позже художники, выпускавшие серии гравюр, посвящённые народам России, восполняли недостаток собранного фактического материала заимствованиями из Лепренса. Российский исследователь Н.Н. Гончарова отмечает, что это относится и к М.Ф. Дамаму-Демартре и к другим западноевропейским художникам, обращавшимся к российской тематике {3}.

Гравюры по рисункам Лепренса были выполнены И.-Б. Тиллардом. Причём художественный уровень массовой продукции западноевропейских художников, изображавших бытовые сцены из российской жизни, был, как правило, невысок. Гравюры начала XIX века пассивно фиксировали внешнюю сторону жизни народа, его облика, не раскрывая ни психологической, ни социальной стороны сюжета, и в первую очередь служили познавательным целям. Обычно художники, изображавшие бытовые сцены, исходили из голландской жанровой живописи. Они ограничивались простейшим, этнографически обоснованным сопоставлением мужчины и женщины, или же продавца и покупателя, один из которых протягивает руку другому, — композиция, ведущая свою традицию от знаменитых «Криков Парижа» («Cris de Paris») — французских изданий середины XVIII века. Произведения типажно-костюмного характера чаще всего решались как сценки из двух фигур.

То же можно сказать и о рисунках, помещённых в издании труда Я. Потоцкого о его кавказском путешествии. Этот изобразительный материал требует особого исследования. Учёные-этнографы, кавказоведы справедливо обращали внимание на его ценность и считали его принад­лежащим Я. Потоцкому. Как свидетельствует сам путешественник, он делал наброски с натуры во время своего вояжа по Кавказу. И всё же вопрос об авторстве рисунков, помещённых в книге Потоцкого, остаётся открытым. Издавший этот труд уже после смерти автора Г.Ю. Клапрот из семи помещённых им в качестве иллюстраций рисунков лишь один, изображающий статую Дука-бек, приписал И. Гюльденштедту, так как, по его словам, рисунок Потоцкого не был приложен к рукописи текста книги, полученной им из Филадельфии. Подлинное происхождение остальных рисунков не ясно, но сравнение их с работами Х. Гейслера, сопровождавшего экспедицию П.С. Палласа, позволяет сделать вывод о несомненной близости сюжета и техники исполнения.

Цикл зарисовок художников академических экспедиций даёт сведения преимущественно по костюму народов Кавказа конца XVIII в. Эти рисунки впервые дали наглядное представление об этнографических особенностях большой группы народов Северного Кавказа. Зарисовки содержат наиболее богатый материал по вооружению, костюму, обуви, головным уборам кавказцев, но почти не отражают другие стороны культуры народов Кавказа: поселения, жилища и др.

Надо сказать о том, что в развитии жанра видовой композиции каждый век отдавал предпочтение определённой технике. В XVIII столетии, когда круг путешественников был ограничен благородным сословием, мастера предпочитали работать в сложных техниках офорта, акватинты и гравюры очерком, иллюминированной акварелью. Видовая гравюра в это время переживала свой расцвет.

Во Франции наиболее широкое распространение получила видовая литография, где с начала XIX века открывались литографические мастерские. Интересно, что новая техника позволяла существенно увеличить тиражи изданий, так как сословный круг покупателей и путешест­венников в это время значительно расширился.

Наиболее известными становятся первые литографские мастерские, открытые в Париже, принадлежавшие Ланглюме, Ф.Ш. Ластейри, Г. Энгельману. Апогеем же своего развития в 1830–1850‑х годах видовая литография была обязана Ж.-Р. Лемерсье. В течение полувека у Лемерсье печатались практически все литографии, в том числе по рисункам художников‑путешественников по Кавказу. Поэтому не случайно, даже когда мы говорим о творчестве русских мастеров (например Е.М. Корнеева), речь идёт, прежде всего, о французской гравюре.

И живописные, и литературные описания путешествий по Кавказу стали чрезвычайно популярными и в Европе, и в России. Старейшие книгоиздательские фирмы Европы (например парижское издательство Plon) выпускали их тиражами, быстро раскупавшимися достаточно широким кругом читателей. Со временем эти издания стали библиографической редкостью. К изданным текстам путешественников обычно прилагались красочные альбомы гравюр, выполненных по рисункам, привезённым из дальних странствий. Надо ли говорить о том, что эти издания, вышедшие во Франции, Германии, Голландии, практически сразу же появлялись и в России. Как правило, они были написаны на французском языке или переводились на французский, так как его влияние в Европе было огромным в XVIII–XIX вв. В России эти описания путешествий, благодаря сложившемуся в то время двуязычию, не требовали перевода и читались по-французски. Со временем вопросы перевода этих изданий выдвинулись на первый план.

Отдельно следует сказать о таком направлении в исследовании Кавказа как взгляд женщины-путешественницы. В рамках этого направления нами анализировались материалы Адель Оммер де Гелль, Лиз Кристиани, Фредерики Фрейганг. Женский взгляд европейских путешест­венниц также многое дал для понимания этого края. В силу своего природного любо­пытст­ва женщина-путешественница подмечала множество бытовых деталей, которые проходили мимо путешественников‑мужчин и из которых складывалась картина далёкой повседневности, донёсшая до нас мельчайшие детали ушедшей эпохи в их общечеловеческом смысле.

Важным для французских путешественниц обстоятельством являлось могущество Франции, её высокий авторитет в мире, поддерживаемый экономическим благосостоянием и военной мощью, — все это обеспечивало им ощущение безопасности пребывания за рубежом.

Тенденцию путешествовать создавали женщины из семей нетитулованного дворянства, духовенства, врачей, коммерсантов и средней руки промышленников. Французский средний класс богател и увеличивался в размерах; в этой среде путешествие постепенно становилось необходимой частью образования — не только мужского, но и женского. Причём большинст­во путешественниц составляли женщины замужние. Нередко они оказывались в отдаленных от Франции землях благодаря профессиональной карьере своих мужей (например Адель Оммер де Гелль) — военных, чиновников, миссионеров, исследователей, находившихся на службе Франции.

Важной особенностью, объединяющей практически всех путешественниц, было стремление описать и опубликовать свои впечатления от поездки. В Англии второй половины XIX в. жанр «описания путешествий» был одним из наиболее востребованных читательской аудиторией. Наряду с естественным интересом человека к разного рода необычным историям, сущест­венную роль сыграл здесь всплеск интереса европейцев к неевропейским культурам, обусловленный дальнейшим расширением империи. Книги о путешествиях, по выражению Б. Мелман, стали «одним из оплотов… издательской индустрии»; нередко они занимали верхние строчки в списках наиболее продаваемых изданий, вытесняя религиозную и рекомендательную литературу. Большинство из них и в это время принадлежало перу путешественников мужского пола, однако (по сравнению с предыдущим периодом) во второй половине XIX в. произошел настоящий прорыв женщин-писательниц в эту до тех пор почти эксклюзивно мужскую область литературы. Публикации приносили значительные доходы, и этим во многом объяснялось стремление путешественниц сделать рассказы о своих приключениях достоянием общественности. Чтобы подчеркнуть своеобразие испытанного, женщины прибегали к обычным для путешественников приемам: заголовки их книг акцентировали внимание на экзотичности места путешествия («Десять дней на Масляной реке», «Египетские гробницы и сирийские святыни»). Но кроме этого, в их распоряжении был гораздо более действенный способ привлечь внимание к книге: подчеркнуть саму принадлежность автора к слабому полу. Такие заголовки, как «Путешествие, совершенное леди на французском военном корабле» или «Жизнь леди в Скалистых горах», фиксировали необычность присутствия женщин в столь нетипичной обстановке, придавая повествованию ореол неординарности.

Отвечая ожиданиям читателей, тексты книг изобиловали описаниями приключений, удивительных случаев и любопытных эпизодов, изображениями туземных народов и красот тро­пической природы. Однако далеко не все путешественницы собирали различные сведения о посещенной ими стране лишь для удовольствия читателей. Для целого ряда из них сбор информации был попыткой внести посильный вклад в научное знание: вторая половина XIX века — время возникновения этнографии и антропологии, интенсивного развития биологии, географии и других естественных наук; прогресс этих дисциплин требовал накопления фактов. Работа женщин-исследовательниц была, как правило, неформальной: их инициативы довольно редко поддерживались на официальном уровне. До XX в. женщины были исключены из боль­шинст­ва сообществ специалистов. Так, Французское географическое общество, самый крупный и авторитетный покровитель географических исследований, долгое время сопротивлялось допуску женщин в свои ряды. Женщинам-исследовательницам разрешалось лишь читать доклады о проделанной ими работе, но не голосовать или занимать пост в обществе.

Аналогично складывались отношения путешественниц и с другими официальными научными организациями. Вплоть до конца XIX века их работа считалась любительской и потому не всегда достойной внимания профессионалов. Пренебрежение специалистов результатами работы женщин не было единственной проблемой, с которой приходилось сталкиваться путешественницам. В конце концов, не все из них были столь амбициозны. Гораздо сложнее было другое: женщины, отправлявшиеся в длительную поездку по так называемым «неевропейским территориям», должны были преодолевать настороженное, если не сказать негативное, отношение общества к подобным инициативам. Само решение путешествовать было в определенной мере вызовом принятым нормам женского поведения, вступало в противоречие с идеалом женской пассивности, культивируемым в Европе в рассматриваемый период.

Отношение общества к путешественницам было неоднозначным и в значительной степени зависело от наличия или отсутствия в их поездках спутников мужского пола. Женщины, отправлявшиеся в отдаленные земли вместе с мужьями, находились под их охраной и защитой, одновременно выступая в роли помощника мужа среди опасностей пути. Как следствие, они неизменно удостаивались похвал и одобрения общества, превозносившего их храбрость и преданность супругу.

Иным было отношение к женщинам, путешествовавшим без сопровождения мужчин. Независимо от физических способностей, умения защищать себя в опасных ситуациях и числа компаньонок, их относили к разряду «незащищённых», что подразумевало определенную эксцентричность. Последняя особенность, наверное, наиболее ярко свидетельствует о противоречивости и неоднозначности статуса женщины-путешественницы как в глазах общества, так и в своих собственных. Описывая свои действия в пути, путешественницы неизменно представляли собственное поведение как безупречно женственное, подчеркивая своё «истинно женское любопытство», неприятие жестокости и насилия, внимание к деталям, эмоциональность.

Деятельность женщин-путешественниц, безусловно, была эмансипирующей по своей сути: путешествуя, они утверждали свою способность к самостоятельности, способность заниматься делами, далёкими от домашней сферы, всё более завоевывали признание и авторитет в сфере научных изысканий.

В то же время стереотипы женского поведения, существовавшие в общественном сознании, накладывали особый отпечаток на их слова, дела и даже внешний облик. Внимание путешественниц к одежде, поведению, так же, как и особые приёмы повествования, определялось их стремлением примирить свою деятельность с идеологией современной эпохи. Опыт французских путешественниц ещё раз демонстрирует значимость гендерных стереотипов и норм поведения в жизни общества.

Европейской традиции соответствует и интерес к цветочному этикету. Цветочный этикет родился на Востоке, и создали его женщины, лишённые общения, не смеющие часто открывать лица, они перенесли на цветы все оттенки своего настроения и чувства. Возникшие однажды ассоциации постепенно превращались в стойкие символы, благодаря которым можно было вести разговор. В восточной традиции считается важным: когда поднесены цветы; как дарящий держит букет: соцветиями вверх или вниз; в левой или правой руке; украшен ли букет листь­ями и убраны ли шипы у розы.

Знания о цветочном этикете попали в Европу благодаря заметкам двух персон: Обри де ля Мотре (фр. Aubry de la Mottraye) и леди Мэри Уортли Монтегю. Обри де ля Мотре описал своё пребывание при дворе короля Швеции Карла XII в Турции в двухтомнике «Путешествие… по Европе, Азии и Африке» в 1727 году.

Жена британского посла в Стамбуле в 1717 году Мэри Уортли Монтегю описала тайный язык любовной переписки «селам», именуемый также «языком предметов и цветов», в своих письмах, опубликованных в 1763 году, вскоре после её смерти, и сделавших её знаменитой, она писала: «Нет такой краски, цветов, сорной травы, фруктов, ... , камня, птичьего пера, которые не имели бы соответствующего им стиха, и вы можете ссориться, браниться, слать письма страсти, дружбы, любезности или обмениваться новостями, при этом не испачкав свои пальцы». Примечательно, что французская путешественница Адель Оммер де Гелль, путешествуя по Кавказу, обращает внимание на то, что название цветов используется местными жителями в именах девушек для того, чтобы подчеркнуть их красоту. Так, например, одну из них назвали «Роза гор».

Если сравнить описания путешествий по Югу России супругов Оммер де Гелль, может показаться, что речь идёт о совершенно разных поездках по Кавказу: мужчина и женщина видели один и тот же край совершенно по-разному. Так, Адель Оммер де Гелль подробно описывает костюм встретившихся ей народов, её интересуют вопросы ментальности (например, в её тексте содержится описание молодой чеченской княжны, для которой украденный платочек был гораздо ценнее, чем купленные дорогие украшения). В то же время супруг французской путешественницы — Ксавье Оммер де Гелль — обращает внимание, прежде всего, на экономиче­ское, политическое положение народов Северного Кавказа. Им отмечаются важность торговых путей, проходящих здесь, то, что здесь можно размещать ежегодно более чем на пятьдесят миллионов промышленных товаров, а также то, что Кавказ, служа защитой границ Персии и Турции, помогает торговым операциям трапезундского рынка. Ксавье Оммер де Гелль обращает внимание также на стратегическое положение региона (о чём мы говорили выше), на те полезные ископаемые, которые можно здесь добывать. Он говорит о малой изученности данного края и в то же время сам открывает здесь залежи железной руды, за что был удостоен ордена Владимира.

Франкоязычные путешественники по Кавказу, побывавшие здесь иногда в силу служебного долга, иногда в силу обстоятельств или своей любви «к перемене мест», собрали уникальные сведения о нём. Все они внесли свою лепту в освоение и изучение этого края. Их материалы, иногда основательно забытые, но всегда яркие и неповторимые, собранные нами по крупицам, напоминают частички мозаики, из которых складывается стройная картина истории кавказ­ской земли.

Первый путеводитель по Кавказу, составленный Киммелем, появился в 1811 г. С конца XIX в. слово «туризм» вытеснило столь пленительное слово «путешествие». Сюда стали приглашать уже на экскурсии. А научные путешествия со временем получили чёткое название: «экс­пе­диции». Но что-то бесконечно привлекательное останется навсегда для нас в этом сочетании слов: «путешествие по Кавказу». Владимиру Высоцкому принадлежат удивительные слова: «Счастье — это путешествие. Необязательно с переменой мест. Путешествие может быть в душу другого человека, в мир писателя, поэта». Добавим: «и, конечно же, художника». Подарите же себе это счастье — совершите исторические и живописные путешествия вместе со странниками прошлого по этому величественному и загадочному краю, имя которому – Кавказ.

Екатерина Соснина